Умерла, как я уже писала, Маша Рольникайте - единственная в мире, кто писал свой детский дневник прямо ВНУТРИ ада, что, поверьте, кто не в курсе, было смертельно опасно: если бы листочки обнаружили, ее бы сразу убили бы. А было ей от 14 до 18 лет: сначала гетто, потом два лагеря смерти.
То есть этот беспримерный подвиг совершал ребенок.
Потом дневник, который превратился в книгу, даже экспертизе подвергли: историки и прочие спецы. Выяснилось, что дневник аутентичный: писалось это прямо там, в лагере, что, повторюсь, чисто технически невозможно: например, немцы раздевали девушек и женщин догола и проводили перед строем.
Наверно, есть уже исследования о бесстыдстве "концепции" третьего рейха: человек для них было лишь предмет; а предмет, вещь, предназначенная к "утилизации", стыда, ясное дело, не имеет. Людей гнали к месту расстрела голыми - и мужчин, и женщин, а среди них было много почтенных и пожилых, прикрывавших срамные места руками (смотреть на эти фото невозможно, после того, как я долго сижу в архиве Яд Вашем, у меня начинаются депрессивные атаки, спать не могу).
Вот в какой ситуации, антропологически НЕВОЗМОЖНОЙ, совершенно непредставимой, создавалась эта великая книга:
"Я ДОЛЖНА РАССКАЗАТЬ".
После войны, когда Маша чудом выжила, начался второй этап кошмара: первая книга заканчивается тем, что обессилевшая Маша видит солдата с красной звездочкой на ушанке и понимает, что спасена.
Маша, конечно, не знает, что делал этот солдат, например, в Померании (а мы теперь, к своему ужасу, знаем), зато через три года она будет мерять шагами платформу вокзала: евреев готовят к депортации уже победители, те самые, с красной звездочкой на ушанке.
Книги Маши Рольникайте, написанные безыскусным, почти детским, наивным языком, гениальны так называемым "эффектом присутствия": это Дантов ад, но увиденный не внутренним зрением, как его видели провидцы, Данте или Майстер Экхарт, а наяву: причем ежедневный, с побоями, холодом, голодом, расстрелами, унижениями и пр.
Это книга - великая именно потому, что безыскусная: так бывает.
Как известно, поэзия после Освенцима невозможна.
Весть - сегодня утром - о смерти Маши, Марии Григорьевны почему-то страшно поразила меня, хотя ей было под 90.
Это редкий случай совершенно праведной жизни, абсолютной и величественной: так бывает, хотя принято считать, что человек сложен.
Мария Григорьевна была бедна (пенсию ей платили немцы, заметьте, а не наши, а свою кооперативную квартиру она выплачивала долгие годы), она была строгой, жестковатой, сильной и помыслы ее были совершенно чисты. Она провела около 400 (!!!) встреч с читателями, все время рассказывая о том, ЧТО с ними сделали.
В своем роде она была мономан, человек, посвятивший свою жизнь лозунгу: Я должна рассказать.
Теперь (извините) Я должна рассказать: посредством фильма. МЫ должны: наша команда. Пол-фильма готово, ищем денег на завершение.
Мария Григорьевна так и не дождалась, хотя мы делали все возможное. И люди собрали на "Планете.ру" солидную сумму, которой как раз и хватило на половину. Помогали и так: например, Lana Polinger, Elena Minkina-Taycher, Sveta Kifa, Julia Trubikhina, Феликс Дектор, Александр Гельман и другие, очень многие.
Огромное им спасибо и вечная память Марии Григорьевне.
* * *
Когда кошмар кончился, и Маша Рольникайте смогла наконец выспаться на ПЕРИНЕ (в доме суетливой немки, которая со страху куда-то все время убегала, но, может, она была и хорошей, кто ее знает), у Маши было второе по счету потрясение.
Я ее спросила, что было самым потрясающим после четырех лет ада?
- Хлеб (ответила она). На столе лежал белый хлеб, только что испеченный белый хлеб, которого я не видела 4 года. И я даже не могла к нему прикоснуться. Сидела и смотрела.
На столе лежал обыкновенный белый хлеб.
Я заплакала (это я уже о себе).
Мария Григорьевна сказала сурово:
- Перестаньте. А то будете все время рыдать.
Ну да. Это был первый день нашего интервью, предстояло еще пять таких. Слез бы не хватило.
! Орфография и стилистика автора сохранены
