Ивдель — Горнозаводск — Пермь — Воткинск — Москва
На Урале, в обедневших городах, частный сектор отапливается дровами, гопники режут таксистов, а водители бензовозов нарушают правила, чтобы подвезти усталого человека с рюкзаком. Бывший наркоман разговаривает рэпом и ненавидит Путина с Ройзманом. Кого-то интересует, каким человеком вернется его друг с Донбасса, а пляжи в Перми напоминают помойку. Еще автору придется спать на остановке около колонии в Ижевске, и он не будет отмечать Курбан-байрам. Репортер встретит чувашских автостопщика и байкера, и с помощью экс-кагэбэшника попадет в Москву.
Из болота в разруху
Я нахожусь на 61 параллели. До Ледовитого океана всего 600 километров. Скоро граница Югры и Урала. Югра — это Ханты-Мансийский автономный округ, а под Уралом я подразумеваю Свердловскую область. Тонкостволая тайга, болота и холодный дождь в лицо и спину. Пост дорожной полиции — толстые сотрудники сгоняют жезлом все проходящие машины к обочине, с важным видом изучают документы водителей и лезут своими носами в фуры. Я про себя отпускаю неприличное выражение в адрес гаишников — из-за них, возможно, автостоп будет ужасным. Но первый же грузовик уже тормозит мне; и это "Америка" — красивая и сильная машина с длинным носом, огромным салоном, собранная в США. Меня колотит от озноба, и я слабо улавливаю, куда идет рейс — оказалось, в Екатеринбург.
Сегодня на календаре 29 августа 2017 года, и я уже устал от Западной Сибири — бескрайней равнины, покрытой однотипным лесом и переполненной стоячей водой. Когда мы въезжали в первый свердловский город Ивдель, я бурно радовался местной речке, с каменистым дном и прозрачной водой — она быстро стекала с предгорий Северного Урала. На фоне монотонности пространств к западу от Новосибирска — Урал выделяется. Даже его часть, где не видно полноценных гор, с трасс федерального и областного значений. После тысяч километров пейзажа Тюменщины с ее мрачными черно-красными водоемами — это было очень приятно. Дальше мне стало грустно.
В Югре и на Ямале я наблюдал, какие чудеса делают с регионом наличие нефти и газа. Если быть точным — даже те рублевые крохи, что достаются от Москвы субъектам Тюменской области после продажи за рубеж изъятых углеводородов. Урал — это пять веков грандиозной промышленной истории. Но Ивдель — это закрытые заводы, брошенные дома, плохая дорога. Железнодорожные пути в заводские цеха, по которым давно не ездят локомотивы. И штабеля спиленной сосны — это примитивный и актуальный способ получать деньги в городке, где медленно сокращается население.
"Раньше в этих краях было много гидролизных заводов. Налево спирт уходил — этим дагестанцы занимались, а менты крышевали", — рассказывает дальнобойщик Павел. Он возвращается из рейса в один из портов на Оби. Как и множество уважающих себя уральцев, он игнорирует "Платон" — налог в пользу клана Ротенбергов.
"Да здравствует Единая Россия!"
Картина не менялась с каждым новым городом по мере продвижения на юг: Черемухово, Североуральск, Краснотурьинск, Серов. В широко раскиданном частном секторе народ накапливал на приближающуюся морозно-трескучую, по-уральски, зиму дрова, промышленные зоны изобиловали предприятиями-банкротами, а лесовозы встречались на трассе очень часто. Признаков сельского хозяйства не наблюдалось. Оставалось любоваться речками и робко поднимавшимися на горизонте горами, и накидывать ремень безопасности, когда впереди маячил очередной патруль ДПС. Урал — "красный" регион, и устраивать проверки на дороге здесь — как визитная карточка.
Невдалеке от Нижнего Тагила сразу возникает ассоциация с лагерями — такова вторая слава промышленного региона. Мы проехали указатель "Новая Ляля". Там — ИК-54 строгого режима с плохой репутацией. Мой знакомый, автостопщик в прошлом и ныне дальнобойщик из Екатеринбурга, представляющийся людям как "Люцифер", посетил по приговору суда это учреждение. Было это на заре нового тысячелетия. Не тайна, что как били фсиновцы тогда спецконтингент, так и лупят смертным боем и спустя полтора десятилетия. Но реформы ФСИН идут! В этом месте злая ирония.
"Слава Единой России!" — свисает баннер с моста; там, где прямая дорога идет в "Катю" или же ЕКБ (Екатеринбург), а качканарский поворот направо означает, что я попаду в Пермь. На "Америке" Павла я проезжаю 470 километров; дальнобойщик, не слушая моих возражений, поставил первое, второе и третье в кафе, и сказал: "Ешь!". Тут я, честно говоря, дико смутился. На прощанье Павел вручает мне банку прекрасного меда со своей пасеки и консервы с леденцами: "Путешествуй, пока молодой!". Водителем он стал, потому что не разделял совет матери: "Учись, пока молодой!". Его семья — это потомственные уральцы и сибиряки.
В притоках Туры моют золото — я этого не знал. Парень в грузовой "Газели" забыл права дома и год назад еще принимал наркотики. "Менты поймали под марихуаной, на учет меня поставили. Пид***сы! Я подумал, что слишком много проблем: перестал употреблять. Вот, сижу дома, не работаю — в деревне хорошо. Думаю, чем заняться. В области плохо везде — толком не платят. Буду золото мыть. Аппарат для мытья купил уже. Ребята знакомые неплохо поднялись на золоте, наверное, у них с ментами все схвачено. Если поймают — срок выпишут", — разговаривал он, как будто читал рэп. Мэра Екатеринбурга Евгения Ройзмана он уравнял с Путиным, назвав обоих непечатным выражением. За что конкретно Ройзмана — я так и не понял.
Пермский край — поножовщина и помойка
Вечером на локальных дорогах нелегко поймать транспорт. Еще хуже, когда в двух шагах есть приемлемое место, где лес укроет палатку, а водоем годится для купания, но вечер еще не перешел в ночь. В итоге ты все-таки проезжаешь еще сто-двести километров, тебя рубит спать, но ты оказываешься в неприглядной дыре. Я настойчиво повторяю эту ситуацию в путешествиях. В тот день я обменял придорожное озеро на бетоновоз до Горнозаводска, чтобы уйти на боковую в пермской помойке.
Уже сутки я уверен, что сменил Азию (Сибирь) на Европу. Но бетоновоз, со скоростью мигрируя вверх-вниз по холмистой трассе Пермского края, проходит стелу "Европа — Азия". Красный закат над хвойным лесом фантастически красив, а в регионе, как говорит водитель, косолапые выходят на дорогу. Номера на тягаче "Scania" кубанские — машину купили после Олимпиады в Сочи, а мужчину за рулем прилично помотало по России. На этом моменте я выхожу на окраине промышленного Горнозаводска, и автостоп переходит в игру — как не упасть с обочины, где нет фонарей. Город стоит на ушах — на днях гопник ударил таксиста двадцать раз ножом.
Его родственник по отцу живет в Киеве, а друг уехал воевать на Донбасс. Виктор, он моложе меня лет на пять, один из немногих водителей, который поднимает глубокие вопросы о последствиях линии фронта в Украине. Кем вернется его земляк в Чусовой? Я мог рассказать, что под Кировском видел передовую, где толком и окопов не роют, но всегда ухают прилеты и где хоронят регулярно. Из пехотинцев "Призрака" мало кто убивал. Уносят жизни артиллеристы, а в глазах у людей, воюющих четвертый год — тяжесть. В металлургическом же Чусовом мир и спокойствие; подходит юноша и выдает, как он ездил стопом в Белоруссию; течет Усьва, а бензовоз забирает меня до Перми: "Нам нельзя брать попутчиков и останавливаться, но вижу, что ты устал".
Два часа ночи. Я на пермской объездной: мосты, развилки, отбойники, — и скорость транспорта меня оглушает. Город миллионник. Прощай, малонаселенная земля на востоке! Я иду на запад — голосовать на протяжении 6 километров запрещено. Ноги натираются, а небо сереет. Попытки ловить машины у заправки не дают результата. Моя давняя мечта — искупаться в Каме — воплощена. Я перехожу мост и рыскаю по пляжу. Отыскать милое логово под палатку — проблема. Все усеяно бутылками и мангалами. Но Кама еще теплая, и я, развалившись на солнце, читаю бред в ленте Фейсбука. Пять минут, и Мария Дегтерева банит меня, перед этим поучая ссылками из ЖЖ о том, как хорошо живет Урал. Путин, стабильность, или будни городских сумасшедших.
Европа восточного вкуса
После Ямала в Перми жарко, а за кучами мусора у недостроенного цеха мужики удят рыбку в прудах. На столбе листовка против "Платона". Сегодня предпоследний день лета, и я готов ехать всю ночь, чтобы днем пополнить карту "Тройку" и скрыться в метро в Москве. Очередной бетоновоз, и я в Краснокамске. Фотосессия заката, вкусный и дешевый "Тархун" местного разлива, рядом кладбище и чем-то дико воняет. Но я в Европе, и автостоп портится; в сумерках я уезжаю в Ижевск. Удмуртию я прошел в 2016 году; но Григорий, водитель маршруток, к счастью, выбирает трассу сквозь Воткинск. Говорим об Ижевско-Воткинском восстании рабочих против большевиков, о чем книжка НТС валяется у меня дома; мельком вижу провинциальный уют Воткинска, и засыпаю.
Ижевская объездная: туманы и тухлый трафик; лавка на остановке, пенка и спальник — нездоровый сон, а я проклинаю немцев из "Vaude". Спальник, рекламируемый "АльпИндустрией", не греет. Зона непонятного режима предстает передо мной утром, есть и забор с вышками; а я часа три машу рукой автовладельцам. Два "локала", и я на Казанском шоссе; крайний водитель, Антон, делает состояние газонокосилкой: "Два часа работы — и 4 тысячи рублей в кармане". На трассе уже есть автостопщик — Александр из Чебоксар, что, оказалось, бродил по Алтаю, практически там же, где и я. Мою одуревшую от бессонницы физиономию фотографируют, и сквозь Менделеевск вдовец-нефтяник нас вдвоем подвозит почти до Елабуги. Районные дороги, надо сказать, в Татарии ровностью асфальта не отличаются.
Завтра татары празднуют Курбан-байрам, и в первый день осени я полдня трачу на казанскую объездную. Только что в Казань свернул электрик Марат: "Кто не работает руками — непригодные люди, как менты!". Александр счастливо катит на КАМАЗе домой; Роман, отсидевший за тяжкие телесные 7 лет, едет в нелюбимый Ульяновск; а в десять вечера на выезде из города я заворачиваюсь в спальник под деревом — голова трещит. Сон благодатный, но я уже дичаю — как бродяга. "В молодости я думал — вот чего это татары в Казань налезли? Потом на татарке женился. Это правильно, что их язык в школах все учат", — русский предприниматель оставляет меня у Чебоксар. Чувашия. Солнце жжет немилосердно, а недалеко шоссе ушло в "молоко" из-за туманов на Свияге.
"Залезай!" — тормозит байкер Игорь. В салоне наконец-то не шансон, а рок; упоминаем всуе "Хирурга", но рыжебородому человеку недалеко ехать — до Юнгапоси. Я настраиваюсь попасть в Москву до закрытия метро и оказываюсь в "Газели". Женя из Дзержинска — крупный парень. Он, как деревенский, тяготится жизнью в городе; а в кафе я объедаюсь дешевыми беляшами. В Нижнем Новгороде пробка, и мы полтора часа обсуждаем гастрономию и Родину: "В Костромской области есть деревня, куда первые 10 километров лесовозная дорога идет, а затем уже асфальт". Там же, в пробке на мосту, стоит фура с номерами "ДНР"… В Раменском я оказался спустя 10 минут, как ушла последняя электричка. Владелец "Газели-Next" Александр отслужил по призыву на Новой Земле, а затем ушел из 6-го отдела КГБ. Его воспоминания очаровывают.
Два ночи — Москва. Я чужак в этом городе. Как и старый пьяница, переехавший из Сургута, что прозевал последний автобус и стреляет сигарету. "Давление высокое, морозы, здоровье подорвал, была зона…; а ты понимаешь, что на нашей нефти Россия держится?!" Тоска в глазах, и столица становится еще более инородной. "Иди, работай!" — прогоняю я с лавочки, где дремлю, москвича, что спрашивает, где купить водку, а потом тянет руку к моему печенью. Я в пределах МКАДА — позади 13 000 километров.
08.10.2017,
Максим Собеский
